«Скорее всего, мне это просто показалось. Да это и не важно… Чёрт, как хочется с кем-нибудь поболтать.» - Он стал поворачивать зеркало заднего вида, чтобы было лучше видно дорогу, но тут лицо старика опять возникло перед ним.
«А что если поболтать с ним? А что, хороший собеседник, по-моему, и перебивать не будет. Главное, что ни скажи, со всем согласен.» - И он стал разговаривать с мёртвым стариком так, как будто тот был жив.
- Мне кажется, что ты меня поймёшь. Не знаю, почему, может, потому что, ты так же, как и я, стремился стать хозяином своей судьбы. И ведь тебе это удалось. Наверное, поэтому у тебя такой довольный вид, прямо таки светишься! Что, понравилось тебе там? – Из машины, которая находилась сзади, высунулся толстый мужчина с усами и крикнул Мише, что он ублюдок. В ответ на это, он отрегулировал у машины ухо так, чтобы физиономия мужчины с трудом, но всё же в него поместилась, и ласково ему улыбнулся, во все 32 зуба. Улыбка у Миши была что надо, только мужчине из машины, она, видимо, не понравилась, потому что он отвернулся и стал перестраиваться в другой ряд. Миша в свою очередь нажал на газ.
- Ну, так на чём мы остановились? Ах да, я собирался тебе немного рассказать о себе. Ты, наверное, хочешь спросить, что такой классный парень как я делает на такой дрянной работе? Ну что ж, расскажу тогда всё по порядку. Знаешь, когда-то очень давно, очень-очень давно… иногда мне даже кажется, что это было не со мной… у меня была любовь. Вот так, просто, но ясно. Именно любовь. Но понял я это, к сожалению, только со временем, когда было уже слишком поздно и уже ничего нельзя было изменить. Знаешь, это самое ужасное, когда ты понимаешь, что не можешь ничего изменить. Понимаешь мозгами, но та дурь, которая сидит внутри каждого из нас кричит нам: «Нееет! Не может быть!!!! Этого просто не может быть!!!» - он попытался изобразить душераздирающий вопль, но вышло только какое-то хрипение, хотя намерения его были вполне понятны.
- Мою любовь звали Оксана. Она была идеальна, но только для меня. Она была моей полностью, до кончиков пальцев, до мозга костей. Я бы никому и ничему её не отдал… - он задумался, его брови сдвинулись, а губы вытянулись в трубочку. В таком состоянии он просидел пару минут. Затем он очнулся. Кто-то сзади стал сигналить и материть его. Он не обратил на это никакого внимания, проехал ещё несколько метров до следующей машины и продолжил свой рассказ.
- Нет, старик, нет, не с этого надо начинать. Я просто хочу, чтобы ты понял… понял всё так, как оно есть на самом деле. Я закончил ВУЗ в 92-м. К тому времени у меня уже была хорошая работа. А мы так и не поженились. Всё собирались, собирались… Она ребёнка хотела, деньги копили, делали ремонт в квартире, друзья помогали. Федька, чёрт лохматый! – он улыбнулся и поправил галстук, носить который его обязывала работа. Босс был очень щепетильным до таких дел. Всё время говорил, что одежда – это тоже своеобразный способ проявить уважение к покойному и его родственникам. Черствый мужик. Интересно, что бы он говорил, если бы сам с этими жмуриками мучался? Мишино мнение по этому поводу разделяли все работники конторы, но никто его не озвучивал при начальнике. Все боялись потерять работу.
- Да, мы планировали завести ребёнка. Вот только случая всё не представлялось. То одно, то другое. То у неё работа, то у меня командировки. А что бы было, если бы у меня был ребёнок? Я об этом как-то даже раньше не думал. Знаешь, старик, а я ведь конченый эгоист. Может, и хорошо, что не было… Ты всё-таки хочешь знать, в чём же дело, что случилось? Она умерла, погибла. Её машина сбила. Я тогда дураком был, накинулся на этого парня. Да, если бы не удержали, точно бы убил. Был бы сейчас в тюрьме. Может быть, и лучше бы было. Всё-таки при деле, а не то, что сейчас, маразмом каким-то занимаюсь. Торчу здесь с тобой, а так бы парашу отмывал, всё польза для общества! – он засмеялся, но смех получился каким-то натужным, поэтому он тут же остановился. Миша не выносил искусственных эмоций, не прощал их другим и ненавидел себя таким.
- В общем, я даже на похороны её не пошёл.
И тут в его памяти резко всплыл тот день. Он почувствовал всё, запахи, звуки, даже погоду. Перед его глазами стоял серый летний день, сырость, морось, туман. Все хлопоты по похоронам взяли на себя её родители. Он только материально вложился. Отдал все деньги, которые были у него на тот момент. Все его немногочисленные друзья пытались его как-то приободрить, без конца звонил телефон или кто-то приходил. Он не выглядел убитым горем, скорее растерянным и беспомощным как ребёнок. Он не знал, что ему делать, чем заняться. Он ходил по квартире, брал в руки какие-то вещи, потом клал их обратно на место. Периодически набирал какой-нибудь номер, но как только раздавался первый гудок, клал трубку. Ему хотелось остаться одному. Слова соболезнования постепенно стали сливаться в какую-то одну сплошную кашу, которая всё время гудела у него в ушах. И ещё, он всё время чувствовал себя усталым настолько, что трудно было сделать вздох, не то, что куда-то идти. Он смог уединиться только в день её похорон. На всякий случай он отключил телефон, пошёл в ванную, пустил холодную воду и заткнул отверстие, чтобы набиралась вода. Потом разделся, сначала догола, но потом что-то заставило его натянуть плавки. Видимо, эмоции ещё не до конца покинули его, во всяком случае, стыд. Ещё, это казалось ему самому очень странным, но он всё делал очень спокойно, так, как будто готовился к этому уже давно. На полке в ванной он взял опасную бритву, которой он иногда брился. Когда он залезал в ванну, то абсолютно не чувствовал холода. Вода была ледяной, но она его не волновала. Он спокойно погрузил в неё своё тело. Посмотрел на бритву, немного повертел её в руках и, не долго думая, полоснул себя по левой руке. Это оказалось не так больно, как он думал. Вода вокруг раны стала окрашиваться в розовый цвет. Очередь была за второй рукой. Тут всё оказалось немного сложнее, чем он думал. Но ему всё-таки удалось достаточно глубоко полоснуть бритвой по венам. Он сложил руки по швам и стал ждать. Ему казалось, что прошла вечность до того, как он потерял сознание. Когда он видел подобные сцены в фильмах, то всё происходило гораздо быстрее. Фильмам он, естественно не верил, но всё же считал, что умрёт быстрее.
- Да, старик. Очнулся я уже в больнице. Сестру, конечно, жалко было. Сколько она со мной намучилась. Ночей не спала, за мной следила. Ну а я держался. Да, целый месяц ничего с собой не делал. Улыбался всем, анекдоты рассказывал. Меня в палате так и прозвали – «юморист». Правда, иногда меня ещё чокнутым или придурком обзывали. Ну что ж с них взять: что видят, то и говорят. Сестра через месяц уехала. Подружку свою, Нинку, запрягла за мной поглядывать. Но она мне только один раз успела позвонить. Я ей бодро так ответил, что-то там пошутил по поводу Катьки, сестру мою так зовут. Ой, а она уж так смеялась, так смеялась!… - в очередной раз в его голосе стала проскальзывать злая ирония. По нему видно было, как он старается её подавить. В такие моменты Миша был сам себе противен, но ничего не мог с собой поделать. В конце концов, это ему удалось, и он продолжил более спокойным тоном.
- Да нет, старик, ты не подумай. Она хорошая девчонка была. Наивная только. Она ж мне, дура, верила.
В общем, поговорил я с ней и пошёл водку со снотворным пить. Кто ж знал, что она ещё ко мне зайти решит? Как она стучала, я уже не слышал. Один звонок в дверь ещё помню, потом со стула свалился. Откачивали меня долго. Врачи говорили, чудом выжил. Вообще, меня в больнице сразу невзлюбили. Там самоубийц не любят. Там уборщица была, баба Дуня. Так она всё время говорила: «Одно мёртвое дитё десятерых таких как вы стоит. И где в мире Божья справедливость?» Я с ней всегда соглашался. А потом пришла Нинка: глаза заплаканные, видно было, что всю ночь не спала. Проснулся-то я только через два дня. Всё повторяла: «Мишка, как же я Кате скажу?». Красивая была девчонка, парни за ней только и увивались. Один её ко мне в больницу возил несколько раз, а потом перестал. Я как-то у неё спросил: «Куда, мол, парень пропал?» Она ничего не ответила, только как-то странно на меня посмотрела. Я ещё тогда подумал, что что-то тут не так. Думаю, может, поссорилась с ним? Ну не мог же я тогда, в конце концов, подумать, что она в меня влюбилась?! Мне ж когда зеркало дали, я сам себя испугался. Глаза впалые, под ними огромные синяки, губы бесцветные и сухие, на них ещё какая-то гадость белая была, и шелушились они всё время. В общем, сестре моей мы так ничего и не сказали. У неё как раз тогда Олежка родился, племянник мой. Ему сейчас уже шестой пошёл. На этот год в школу. Нинка сказала, что меня одного не оставит и будет пока жить со мной. Мне было, если честно, всё равно. С утра она в универ уходила, а оттуда уже по несколько раз мне звонила, проверяла, живой я ещё или нет. Тогда я с окна сигануть решил. Однажды утром, как только она ушла на учёбу, я сразу встал, умылся, побрился, оделся. Я на четвёртом жил. Думал, при моей тогдашней слабости мне этого достаточно будет. Руки-ноги только переломал и ещё несколько рёбер, голову немного расшиб. Очнулся в той же самой больнице, только уже в другом отделении. На этот раз мне даже палату не выделили, в коридоре положили. Если бы не Нинка, я бы там от грязи бы просто закис. Мне потом сосед мой сверху Федька рассказал, что Нина быстрее скорой приехала и когда меня на асфальте увидела, с ней истерика случилась. На всю улицу кричала: «Ненавижу!», пока ей кто-то из врачей скорой успокоительного не вколол. Да я и сам все, наконец, понял. Она сказала, что, если я ещё раз попытаюсь, она умрёт вместе со мной. А дальше, старик, я не хочу тебе рассказывать, мне стыдно. – Он закрыл лицо руками, потом провёл ими несколько раз по лицу, как будто умываясь без воды, и взъерошил себе волосы.
За его недолгую жизнь ему действительно было за что стыдиться, но этот случай был самым постыдным для него. После третьей попытки суицида, видя реакцию Нины, он понял, что она его любит, причём это длилось очень давно, и многого раньше он просто не замечал. Он был настолько глубоко погружён в свои проблемы, вернее, он был просто погружён в себя. Его абсолютно ничего не интересовало кроме способов самоубийства. Единственная литература, которую он читал за всё это время, время после смерти Оксаны, были различные медицинские книги, из которых можно было почерпнуть какую-либо информацию о способах суицида. А она, Нина, была всегда где-то поблизости, где-то рядом. Это она приносила ему в больницу нормальную еду, так как, будучи очень брезгливым, Миша отказывался есть больничную баланду. Это она каждый день спрашивала у врачей о его самочувствии, это она хлопотала о том, чтобы его перевели в нормальную палату. И при этом, она ничего не требовала взамен. Ей достаточно было просто находиться рядом с ним. И когда он это понял, ему не стало её жалко, в нём не проснулась любовь или нежность к ней. Названием тому, что проснулось в нём, было самолюбие, гордыня, которая каждый раз начинала расти при взгляде на эту симпатичную, хрупкую девушку, жизнь которой полностью сосредоточилась на нём. Из университета она бежала к нему, а по утрам от него обратно в университет. Нет, она совсем не была похожа на Оксану, в ней не было того шарма и гордой осанки. Ещё в ней не было той загадочности и оригинальности. Она, как будто, и сама не осознавала, что она была красива и что люди на улицах оборачивались, чтобы полюбоваться именно на неё. При всей своей видимой простоте она очень много читала, и с ней всегда было интересно разговаривать, но она его не интриговала, как это делала Оксана. Нинка была слишком открыта для него, все её эмоции были на лице. Она ничего не могла скрыть от него. И он стал этим пользоваться. Он позволил ей находиться рядом, готовить для него еду, гладить его рубашки, спать с ним. Тогда ему казалось, что он просто дарит ей себя, и от этой мысли он чувствовал удовлетворение, как будто он делал что-то хорошее. Он не думал о будущем и ничего ей не обещал. Он просто жил, вернее, существовал так, как ему было удобно. Это продолжалось около года. Иногда он даже чувствовал себя счастливым, видя её светящиеся глаза. Но тогда он не мог понять,