что назад дороги нет, и что она уже больше не сможет жить без него. По прошествии года, он понял лишь одно – ничего не изменилось. Ему было всё также неинтересно жить и в этой жизни его ничего не держало. Он считал, что вправе делать со своей жизнью, всё, что захочет и не обязан ни на кого оглядываться. К тому времени Нина уже работала, и когда она пришла после работы домой, то обнаружила его в зале, висящим под потолком на крюке от люстры. И на этот раз его откачали. Психиатр, который был постоянно прикреплён к Мише, начиная с его первой попытки суицида, сказал Нине, что ему надо было серьёзно с ней поговорить. Он пытался объяснять более доступным языком и сказал ей, что, скорее всего, Миша пытается умереть уже который раз не из-за боли от утраты Оксаны. Возможно, в первый раз это и было так, но все остальные случаи можно объяснить только суицидальным комплексом, который превратился в своеобразную манию или навязчивую идею. В общем, он объяснил необходимость помещения Миши в психиатрическую лечебницу. Когда Миша очнулся в больнице, Нина сказала ему, что никогда его не простит. Но когда он очутился в психушке, она его не оставила и продолжала посещать по несколько раз в день. Если её не пускали, она сидела во дворе больницы и ждала: в дождь, в снег. Она ждала, потому что верила в то, что ей есть чего ждать. И вот однажды зимой, когда она принесла ему его любимые апельсины, в регистратуре ей ответили, что Миша не желает её видеть. Она не поверила и всё же прорвалась к нему. Тогда он был в очень плохом настроении и сказал Нине, что она ему надоело, что её преданная любовь у него как кость в горле, что он не маленький и может сам о себе позаботиться, что она ему вообще не нужна, что он ей ничего не обещал и вообще не понимает, почему она целыми днями торчит в больнице и даже здесь не даёт ему покоя. Он ещё много чего ей сказал, говорил ей это прямо в лицо, ожидая слёз, истерики, чего угодно, что она его пошлёт, ударит, в конце концов. Но она ничего не ответила. Сидела, как замороженная. Потом спокойно положила апельсины на тумбочку рядом с кроватью, встала, направилась было к двери, потом обернулась, сказала «Выздоравливай.» и ушла. Потом ему стало жутко стыдно, за то, что он ей наговорил, он звонил ей, себе домой, думая, что она живёт у него. У неё дома мать заплаканным голосом ответила, что уже несколько дней она не появлялась дома и от неё нет никаких вестей. Она винила во всём его, но он не стал выслушивать и положил трубку. Единственное, что он смог о ней узнать – это то, что после их разговора она вышла из больницы и больше её никто не видел. Объявили розыск, но её так и не нашли.
- Пока я лежал в психушке, а это было в течение трёх лет, я разузнал о самоубийстве и его способах всё. Сначала мне было там очень весело. У меня были презабавные соседи. Одного из них все звали Гоша. Сам себя он называл Георгием III, в зависимости от обстоятельств королём различных стран, поначалу Германии. Ты знаешь, мы с ним очень мило по-немецки беседовали. Вернее, я говорил с ним по-немецки, а он мне какую-то тарабарщину молол. Я ему уже по-русски говорил: «Гоша, чего ты мелешь?» А он тогда надувался и к стене отворачивался. Начинал говорить, что он французский король, – Миша улыбнулся, глянул на старика, почесал подбородок и продолжил. – Ты там еще не уснул? Ну, тогда я продолжу. Я недолго пробыл в общей палате. Потом меня в одиночку перевели. Дело в том, что я продолжал свои попытки расстаться с жизнью, но мне было скучно, например, просто сидеть и тупо вязать себе удавку, да и соседи начинали интересоваться, чем это я занимаюсь. Тогда я шутки ради начинал рассказывать о том, за какое время можно накопить смертельную дозу успокоительных таблеток, которые нам выдавали в психушке, или как грамотно сделать удавку из наволочки, ну, или ещё что-нибудь в таком же роде. Вот Гоша и решил однажды с таблетками поэкспериментировать. Опыт оказался, к сожалению или к счастью, уж не знаю, удачным. Поэтому меня перевели в одиночку перед этим вкатив хорошую долю транквилизаторов, чтобы не зазнавался. А так вообще лечащий врач у меня был очень хороший человек. Он меня сразу раскусил, в смысле, что я не псих. Как-то после моей очередной неудачной попытки суицида он вызвал меня к себе, и мы очень долго разговаривали. Очень интересный и не глупый, между прочим, был человек. Говорю, был, потому что он, к сожалению, год назад, насколько я знаю, скончался от сердечного приступа. Ну, так вот, мы очень о многом поговорили, немного обсудили философские труды Ницше, ярым поклонником которых я в то время являлся. Вообще поговорили о жизни и смерти. Оказалось, что в молодости Александр Яковлевич, так его звали, тоже пытался повеситься из-за несчастной любви. Он не старался меня переубедить, внушить мне, что жизнь – это хорошо, а смерть – плохо. Напротив, он полагал, что попытка самоубийства вполне нормальный способ самовыражения, особенно в юности. Он просто выстраивал логическую цепочку утверждений, из которых выходило, что все мои попытки покончить с собой заканчивались неудачно лишь по одной причине: просто я этого не хотел. Скорее всего, по его словам, это был лишь способ обратить на себя внимание, погрузить весь мир в свои проблемы, заставить всех себе сочувствовать. Потеря интереса к жизни объяснялась скорее пробуждением интереса к смерти и надеждой на неё. Получалось, что я совершал всё новые и новые попытки суицида не столько ради самого результата, сколько ради процесса. Я пытался покончить жизнь самоубийством уже по инерции и просто в это втянулся. Сам факт собственной смерти стал для меня как бы рутиной, чем-то несущественным и отвлечённым. На первый план выходило моё эго, которое требовало к себе внимания таким странным способом. И как бы обидно это для меня не звучало, но на самом деле - это было так. Далее Александр Яковлевич пообещал мне, что в следующий раз, если он будет, спасать меня не придёт никто. И похоронят меня, скорее всего, под порядковым номером на кладбище, которое находилось на заднем дворе больницы. Он сказал, что я могу порвать этот порочный круг, но только если действительно сам этого захочу. Он сказал, что даёт мне на раздумье три дня, в течение которых у меня будет возможность сделать свой выбор, и никто не будет мне в этом мешать. Я очень долго над этим думал. Всё снова и снова прокручивал в голове свою никчёмную жизнь, пытался посмотреть на неё шире, найти какой-то другой выход из положения. Я так ничего и не нашёл, но решил пока подождать и послушать, что скажет мне доктор. На третий день я к нему пришёл. Он был в очень хорошем расположении духа и приветливо мне улыбался, как будто я лично для него сделал что-то хорошее. Я рассказал ему о своих мыслях по этому поводу, объяснил, что запутался окончательно и всё равно не вижу выхода. На это Александр Яковлевич ответил, что искать уже ничего не надо. Он рассказал мне про своего друга, владельца похоронного бюро с забавным, как мне тогда показалось названием «Логический конец». Тогда я не совсем понял, к чему он это говорит. Александр Яковлевич положил мне руки на плечи и стал объяснять, что сейчас для меня очень важно как-то определиться в жизни, например, найти работу. Но я и сам понимал, что, вряд ли мне можно будет найти какую-нибудь приличную работу при моей биографии. Поэтому он решил воспользоваться своими связями и устроить меня к своему другу в похоронную контору. Александр Яковлевич был уверен, что работа в подобном учреждении поможет мне избавиться от суицидального комплекса. Не скажу, что это предложение меня очень обрадовало на тот момент, но я согласился. Так я оказался здесь, с таким замечательным собеседником как ты, старик. – Он обернулся назад и искренне улыбнулся мёртвому старику. Он начинал нравиться ему всё больше, уважение к нему росло в Мише каждую секунду.
Ему определённо не нравилось, то, чем он занимался. Миша всегда считал, что достоин большего. И это действительно было так, но он сам всё разрушил и прекрасно это понимал. Поэтому никогда не жаловался на свою судьбу. Вообще он был достаточно самокритичен, у него была уникальная черта, которая так редко встречается у людей. Он умел признавать свои ошибки. Правда, его беда была в том, что он делал это слишком поздно. По мере того, как он проникался уважением и симпатией к старику, в нём росла какая-то странная уверенность. В чём или в ком, он ещё сам не разобрался, но она становилась всё более отчётливой и ощутимой.
Ещё он думал о своей работе в похоронном бюро и, наверное, только сейчас до конца осознал главный замысел, которым руководствовался Александр Яковлевич, определяя его на эту работу. Сам того не замечая, Миша втянулся в это дело и стал по-другому относиться не только к своей жизни, но и к смерти. Он стал терять к ней интерес. Каждый день она маячила у него перед глазами, каждый день заплаканные глаза, закоченелые тела, апатия, депрессия, атмосфера безнадёжности. Ему было жалко родственников мертвецов, поэтому он всё острее начинал чувствовать вину перед своими близкими, которым столько раз приходилось переживать этот кошмар, когда он находился на грани жизни и смерти. Но не это являлось основной причиной внезапно возникшего безразличия к смерти. Главное, что на него повлияло - ему казалось, что во всех этих мёртвых людях он видел себя, каким он был несколько лет назад. Вместе с тем, он видел смерть со стороны. И эти картины рождали в нём отвращение к ней. Ему становилось противно, когда он представлял себя на месте мертвецов, которых он видел. Ему не хотелось оказаться на их месте не столько из-за уродств, которые смерть накладывала на них. Основная причина заключалась в том, что после смерти с ними начинали обходиться как с неодушевлёнными предметами, вещами, от которых нужно побыстрее избавиться, и чем быстрее, тем лучше. Чаще всего «эти вещи» отвозили на свалку под названием «кладбище». Иногда в крематорий, что Миша лично считал более гуманным. Но, глядя на этого мёртвого старика, у него совершенно не возникало такого ощущения. Он выглядел очень достойно, несмотря на ту убогую жизнь, которую ему пришлось прожить. И тут у Миши возникла мысль, что возможно, старик, избрал единственный верный выход из сложной ситуации, в которую он попал и имя которой - жизнь. Да, действительно, старик поступил очень мудро: он выпил бокал до дна, оставив лишь противный жёлтый осадок, который мог лишь испортить вкус напитка. Этот осадок можно называть по-разному: немощность, маразм и т.д. Но он от него отказался. Сказал официанту, подавая бокал с осадком на дне: «Довольно, больше не хочу, спасибо. Принесите, пожалуйста, счёт.» Блистательный и достойный конец.
- Браво, старик. Я тобой восхищаюсь.
Затем пробка на дороге двинулась, и чёрный катафалк двинулся в направлении похоронного агентства «Логический конец».